Отечественное порно - Страница 11

К оглавлению

Она изменилась. Стала ещё красивей, ещё сексуальней…

Окинув всех присутствующих беглым взглядом, она широко улыбнулась, обнажив безупречные белые зубы, и промолвила:

— Пора работать, мальчики.

На встречу к ней бросился Пербудько и Трубецкой.

— Мадам, — радостно поприветствовал последний, и галантно поцеловал руку.

— Наташенька, — залепетал Пербудько, — всё давно готово, ждали только тебя. Пойдём, я проведу тебя в гримёрную.

Мне захотелось закурить. Я подошёл к «вечно возбуждённому кузнецу Вакуле».

— Славик, у вас не будет сигаретки?

— Тоже мне звезда! — презрительно фыркнул он. — Носятся с ней, как…

— Она вам не нравится?

— При чём здесь «нравится — не нравится»? Мне обидно. В порно мужчинам платят меньше, чем женщинам, а в чём логика? Где справедливость? Мы пашем как проклятые, а они просто раздвигают ноги.

— Думаю, у всех свои сложности.

— Чувак, — воскликнул Славик, — у мужчины за один час занятия сексом сжигается триста пятьдесят калорий — примерно столько, сколько содержится в шоколадной плитке.

— Надо обратиться в профсоюз, пусть добьются бесплатной выдаче актёрам шоколада. За вредность.

— Смешного мало, чувак.

Он снова уткнулся в библию.

— А как насчёт закурить?

— Я не курю, — буркнул Славик.

— Не сердись, чувак — сказал я. — Это была неудачная шутка. Как и большинство моих шуток.

— Да ладно, — отмахнулся он.

Я видел, он продолжает «дуться».

— Слушай, а как тебе удаётся стимулировать эрекцию? Виагра?

— Нет, — он блаженно улыбнулся. — Думаю о жене. Меня это сильнее всего заводит. Даже когда мы снимали фильм о дреднофилах… Знаешь, которые деревья трахают… Так вот для других актёров давали девочек, которые сосали им перед дублем, а я подумаю о Жанне — и к берёзе.

Господи, подумал я, мир сошёл с ума.

— Погоди, — сказал я, — ты серьёзно говоришь? Но как… Я не понимаю… Как можно оттрахать берёзу? Бред.

— Да там не то что бы… Ладно, я завтра принесу тебе диск — сам увидишь.

— Это не обязательно! Я просто не могу представить…

— Чувак, на этом свете столько извращений.

— И как же называется фильм? «Деревья умирают стоя»?

— Нет. «Дело было в лесу»…

— Неудачное название. Уж лучше бы «Когда деревья были большими»… И что? Ты думал о жене и у тебя вставал… э… на берёзу?

— Всё в нашей голове, чувак. Когда требуется стояк я думаю о Жанке. Когда нужно подольше продержаться и не кончить, начинаю думать о том, сколько надо будет заплатить за квартиру, сколько за телефон и интернет, а я ещё машину взял в кредит…

К нам подошла Виктория, в руках она держала сценарий.

— Лёня, как мне лучше сказать вот эту фразу «Не нужны мне царицыны чиривички, мне ты нужен»? Может так?… — она состроила плаксивую гримасу и топнула ножкой. — Не нужны мне чиривички, мне ты нужен! Так хорошо?

— Вроде неплохо, — одобрил я. — Но ты посоветуйся с режиссёром.

— Спасибо.

— Сколько ей лет? — спросил я у Славика, глядя Виктории вслед.

— Не беспокойся, — ответил он, — совершеннолетняя. Скажу больше — ей под тридцать. Просто она мелкая, а маленькая собачка до старости — щенок.

— Давно она в этом бизнесе?

— В том-то и дело, что нет. Она новичок. Это её первая картина. Вот и старается. Не понимает, что всё это будут переозвучивать, и скорее всего не мы.

— А раньше чем она занималась?

— Работала, — Славик коротко хохотнул. — В одном большом внебрачном агентстве.

— А ты? — спросил я.

— Что?

— Не думал о том, чтобы сменить профессию?

— На какую, чувак? Я больше ничего делать не умею.

— Ну… ты парень не слабый, мог бы в грузчики податься.

— Чувак, профессия грузчика от меня никуда не денется.

— Тоже верно.

— А знаешь, что ответил Иисус, когда его спросили…

— Славик! Славик!

— Что?

— Давай только без этого?

— Я хотел объяснить…

— Не надо. Мне без этого — тошно.

— Как скажешь, чувак, как скажешь.

— Пойду куплю сигарет.

…Я вернулся минут через сорок, когда съёмка была в самом разгаре.

Снимали эпизод с дьяком. С чёртом эпизод, видимо, уже отсняли: Чернокожий мужчина с маленькими рожками, выступающими из его курчавой причёски, в глубокой задумчивости бродил по павильону и довольно неэстетично почёсывал себя в районе паха.

На освещённой площадке, в построенном интерьере украинской хаты, стоял роскошный, с резной спинкой, диван (явно не той эпохи), на котором возлежала нагая Солоха. По ней елозил (елозил — самое точное слово) в расхристанной сутане, дьяк, маленький, сухонький, лет пятидесяти.

— А что это у вас, дражайшая Солоха? — тонким голосом спрашивал он.

— Как что? Сосок.

— Сосок! — восхищённо восклицал дьяк и впивался в него губами.

— Наташа, смотри в камеру! — попросил Пербудько.

— А что это у вас, несравненная Солоха?

— Как что? Пупок.

— Пупок…

И дьяк впился в пупок губами…

— Смотри в камеру! — требовал Сергей. — В камеру!

Но взгляд Наташи был устремлён на меня.

Ей в лицо светили приборы, но она видела меня. Я чувствовал это. И сам никак не мог отвести глаз от того, что происходило на площадке, хотя было больно… Да, было больно… А ведь не должно было… Ведь всё давно перегорело…

Я не мог на это смотреть. Я должен был уйти. Мне не оставалось ничего другого. В общем… Я развернулся и ушёл… в себя.

15.

Перед тем как заниматься со мной сексом, Наташа вдруг стала требовать от меня, чтобы я снимал свой крестик. А ведь это процедура — найти на шее замочек от цепочки, нащупать собачку, а снятую цепочку отнести к столу — эта процедура немного охлаждала пыл… К тому же меня интересовало — с чего вдруг… Если набожная, то почему это проявилось только теперь… Выяснилось, что дело вовсе не в вере. Просто крестик ударял её по лицу, а звон самой цепочки мешал ей сосредоточиться…